Симонов Константин Михайлович

О Симонове (Строфы века)

Сталинисты-догматики говорят о нем как о человеке, который, прославив Сталина при жизни, предал его после смерти. Антисталинисты-максималисты недовольны его половинчатостью в оценках Сталина и его эпохи. Шесть раз лауреат Сталинской премии. Опальный редактор "Нового мира", напечатавший первые предперестроечные произведения, в том числе "Не хлебом единым" В. Дудинцева. Бесстрашно летавший на бомбежки Берлина, ходивший на боевой субмарине офицер без страха и упрека. Секретарь Союза писателей, много раз каявшийся в своих ошибках, которые на самом деле были его лучшими гражданскими поступками. Первым еще до скандала вокруг романа отвергнувший "Доктора Живаго". Автор первой восторженной рецензии на "Один день Ивана Денисовича" Солженицына. Я видел Симонова на траурном митинге в марте 1953 года, когда он с трудом сдерживал рыдания. Но, к его чести, я хотел бы сказать, что его переоценка Сталина была мучительной, но не конъюнктурной, а искренней. Да, из сегодняшнего времени эта переоценка может казаться половинчатой, но не забудем того, что когда-то в оторопевших глазах идеологического генералитета эта страдальческая половинчатость выглядела чуть ли не подрывом всех основ. Симонов дружил с маршалом Жуковым, но тогдашние "пуровцы", осуществлявшие надзор над всей батальной литературой, буквально ели Симонову печенку.

Когда запретили его военные дневники, Симонов обратился с письмом к Брежневу, которого хорошо знал по фронту. Симонов мне сам рассказал, как, следуя в Волгоград поездом вместе с делегацией на открытие мемориала, он был приглашен к Брежневу в его салон-вагон и пил с ним всю ночь, вспоминая войну. "Но он ни слова мне не сказал ни про мое письмо, ни про мои дневники..." - горько добавил Симонов. "Почему же вы не спросили?" - поразился я. Симонов нахмурился, пожал плечами: "Я человек военной закваски... Если маршал сам не заговаривает с офицером о его письме, офицер не должен спрашивать". В этой истории - вся трагедия Симонова. Как в своем пророческом раннем стихотворении, он оказался в конце своей жизни поручиком, больше ненужным государству, которому он так верно служил.

Страшный парадокс истории в том, что верность служения государству иногда оборачивается предательством самого себя. Государство и совесть - это не одно и то же, если государство попирает совесть. Симонов несколько раз чувствовал яд государственной неблагодарности. В каком-то смысле это был яд целительный, ибо именно этот яд начал избавлять его от иллюзий и помог написать многие страницы прозы, которые станут правдивым документом истории. Но если говорить о прозе как об искусстве, то, на мой частный взгляд, все-таки чувствуется, что многие прозаические произведения "надиктованы". Художественные взлеты Симонова принадлежат все-таки его поэзии, когда не он диктовал, а ему диктовала история. Под эту волшебную диктовку написаны такие шедевры, как "Жди меня" и "Ты помнишь, Алеша...". Кто-то назвал Симонова "советским Киплингом". Это в известной мере правильно - и в отрицательном, и в положительном смысле. Но как примитивно приписывать Киплинга к английскому империализму, так примитивно приписывать Симонова к сталинизму. Киплинг и Симонов, дети разных обществ, разных классов, представители разных идеологий, в одном были схожи - они отражали в своих произведениях и империализм, и сталинизм как историческую данность. Лучшее, что сделал Симонов - стихи "Жди меня",- никогда не умрет.

Источник: Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

made by Seventh sky and DiZeL